Тексты песен группы возвращение
Обновлено: 09.11.2024
Горела на горе
птица – жар,
Сыпала перьями,
Щебетала о прелестях – радостях,
Да не грела на горе мне -
Пыль да пар,
Хлопая крыльями
Разгоняла.
Все лесть – гостям,
В песнях пустых,
С черным нутром
да только лик бел.
Я стоял – стыл
Под снегом густым
Рот разинул, да онемел.
Сном без стыда
Украл день у себя,
Ночь проворонил
в дремоте.
Все мечтал
Потом дела наверстать
Сбил в кровь ноги,
Да не успел.
А на оборванном краю в лохматый лес Луна упала
И покатилась с косогора по сугробам голубым.
А я пойду ее искать, ты про меня пиши – пропало,
А я пойду ее искать туда, где в небе голуби.
Летела по ветру молва,
Сверкала золотом,
Прикрывая лохмотья исподнего,
И долгим дымом позади
Долгая,
А я хотел глоток испить горнего,
Выскочил на холм,
Стоял дурак – дураком,
Словно вязкою смолой связанный,
Смотрел во все глаза
Мечтал сам в руки взять
А пригляделся, все вокруг давно заказано,
И другие дураки
Бьют друг другу синяки,
Трещат полы окрест
Под лбами толоконными,
И среди такой тоски,
Не видно дуракам ни зги,
Я обернулся, и увидел небо,
А оно огромное….
А на оборванном краю в лохматый лес Луна упала
И покатилась с косогора по сугробам голубым.
А я пойду ее искать, ты про меня пиши – пропало,
А я пойду ее искать туда, где в небе голуби.
Я ушёл налегке,
Скарб оставив врагам –
Ворох сброшенных шкур.
На чужом языке
Слово скажет варган,
Словно старец – уйгур.
Рвет просторы хомус,
Сброшен с шеи хомут,
Вязнет в топи нога.
Я мотаю на ус,
Чтоб во лжи не тонуть,
Чему учит тайга.
Хвойный до неба храм
С куполом рыжих звезд,
Пляшущих в синеве.
Прячет вяза гора
Комья грачиных гнёзд
В узловатой руке.
Мне свой волчий разбой
Не укрыть темнотой –
Всюду глаза горят.
Будто кто-то живой
Под опавшей листвой
Дышит сыра земля.
Мой соколиный взмах
Не оборвет стрела,
Но проводит во след.
И, сверкнув у виска,
Цель продолжит искать,
Продырявив рассвет.
В узел свяжу тугой
Всё, что забрал с собой,
Всё, что изведал сам –
Реку под радугой,
Да зари золото,
Певчие голоса.
Горный хрусталь ручья,
Плети оленьих троп,
Пеструю пряжу трав,
Птичью свою печаль
В песне, спетой утром,
Хлеб соленый у рта.
Так и буду шагать
По квадрату холста
К чёрно-бурым холмам,
И в дороге уста
Не устанут шептать
Мин сине яратам. (я тебя люблю на татарском языке)
Даже если тебе на окне нарисуют крест
И на пальцах потом объяснят, как правильно жить,
И подсунут под нос изучать какую-то падаль -
Ты держись и не падай.
Если ты прочитаешь о том, что в округе мест нет.
Если в каждом вопросе одно лишь решение — не быть
Если нива твоя оскудела, истоптана стадом,
Ты держись и не падай.
Ни на что не смотря,
Как ты там не крути,
Сколько бы не карабкался ночью рассвет,
Ты на ощупь найдёшь
Рукоять фонаря,
Батарейку в груди.
Да будет свет.
Всем скулящим и лающим в первую очередь.
Будет свет, всем зовущим и страждущим в ясные очи.
Будет свет, всем подряд, каждой твари и людям,
На оранжевом блюде.
Когда небо покажется круглым грошом из колодца,
А канаты подрежут, и каменной сдавят блокадой,
Когда станут делить без тебя твое счастье под солнцем -
Ты держись и не падай.
Всё равно, если сломана кость, через злость будет радость,
Всё равно, если высушен жаждой — воспрянешь однажды
Перед чудищем обло, озорно, стозевно и лайяй -
Держись и не падай.
Ни на что не смотря,
Как ты там не крути,
Сколько бы не карабкался ночью рассвет,
Ты на ощупь найдёшь
Рукоять фонаря,
Батарейку в груди.
И будет свет.
В дремоте силуэты серы.
В дремоте силуэты серы, в глазах круги,
Над рядами неискушенных белеет флаг
И хрипит мой собрат нетрезвый, - "кругом враги".
Я сегодня не многословен - я тоже враг.
Предпочтение отдав оставшимся за чертой,
Впрочем, вряд ли осознающим саму черту,
Я стою бесполезно рядом, пока живой,
Перемалываю календарную бересту.
В коридорных беседах сумеречных контор
Для карманно-паркетной логики нет преград
Монолог вожака невнятен - он точно вор.
А на улице обезумевший снегопад.
Заметает меня, и то что со мной,
И всех, кто вокруг.
Словно некто решил украсить весь мир белым.
И вращая своей колючей метлой,
Кружась на ветру,
Улетает зима туда, где никто не был.
Потанцуй же со мной, кудесница, не томи.
Дай же повод и в ожидании не скучать
Время сывороткой густеет в моей крови
Я молчу, смысла нет и повода не молчать.
Мне не то, чтобы было легче особняком,
Да и против ветров хромать - веских нет причини.
Но упрямо встает в гортани тяжелый ком,
Когда вместо лица я вижу оскал личин.
И когда не достанет силы в худых руках,
Обнаружив то, что наследство истощено.
Без терпения и надежды в пустых глазах,
Обращенных к чужим вершинам, уйдем на дно.
И согнется хребет стремящихся превозмочь,
А на месте столиц останутся лишь холмы,
И поманит имперский вымпел, скулящих, в ночь
С маркитантским обозом новые петь псалмы.
Выходя из логова.
Выходя из логова, отдал Богу молитвой Богово,
Не заплатив кесарю налог.
В пляске между указок, растущих из туши казенного дома,
Вычертил на ристалище узелок.
Поскользнувшись на собственных кляксах
Упал и попался,
Драться пытался,
Но будучи лишённым клыков и когтей,
Безрезультатно царапался,
И безуспешно кусался,
Думая исключительно лишь о ней.
А она так дышала медленно
Под тяжестью статуй медных
Всадников, терзавших ее бока
весь век.
Я бросился было спасать,
но ее тело нетленно и
перебинтовано лентами рек.
В тростниковой поросли
Проросших пороков
Живые особи
Всё же встречаются,
Как неприручённая дичь.
И в обличии волков и воронов
Блуждают по тропам тёмным
В бетонных буреломах городов
Я хотел бы целую жизнь выращивать хлебное поле
Перетирая пальцами зёрна
Со временем слиться с землёй,
Но так трудно решиться на это по собственной воле.
Так трудно, решившись, быть верным тому, и не более …
Быть верным тому и не более…
А она так покорно застыла на цепи океанского якоря,
Снежным бельмом запятнав Евразийский простор
И пока я осваивал ремесло лекаря,
Ее раны зарубцевались буграми гор.
Больное тело в простынях – руина человека,
Без внешней красоты, присущей гордой старине.
Недуг в искусанных губах и слабость в сонных веках,
Естественный финал от истины в вине.
От фейерверка лжи, от страсти сластолюбца,
От суетных трудов и льстивых медных труб,
Таблетки, порошки рассыпаны на блюдце,
В ногах плешивый кот вылизывает пуп.
Рука дрожит. Воды… Ленивы домочадцы.
Слуга в дневных заботах слеп и глух и нем.
Одна лишь только Смерть намерена встречаться
С забытым пациентом. Он когда-то всем
Давал приказы, устранял сомнения
Суровым словом в глупых головах.
Теперь же сам обязан. Свойство тления
Не разбираться в рангах и чинах.
И мне не угадать своей судьбы причуду,
Не подстелить соломы согнутой спине.
Живу как все. Грешу. Прислушиваюсь к чуду
Движений ходиков на кухонной стене.
В моей каморке
Под ржавой кровлей
Гончарный круг скрипел устало,
А за оконцем солнце встало
И, пробиваясь через шторы,
Тебя нескромно согревало.
Текла податливая глина
Под ласкою ладони грубой,
А в городе ревели трубы,
Настойчиво куда-то звали.
Ты целовала меня в губы.
Мы ничего не забывали…
Роняя пух,
чердачный голубь
Спешил успеть за облаками
И все, что было между нами,
Поведать ветреным подругам,
Но я ловил его руками…
Когда принёс дожди октябрь,
Кувшин наш хрупкий раскололся,
Трамвай, озябший, еле плёлся
Вдоль лип, что сбросили наряды,
И кто-то был с тобою рядом.
Ненужным ремеслом владея,
Неверно выбрав место действий,
И не приняв душою время,
Добро сменившее злодейством ,
Я, как разменная монета,
Что ценность - лишь для нумизмата,
Утратил право на хождение
К тебе с рассвета до заката.
Тогда в мой дом сломали двери
Тоска, беспомощность и злоба
А в городе ловили вора,
Под лестницей рычали звери,
Гончарный круг крутился снова.
Гончарный круг кружился снова
Но в круге не было ответа,
Зачем уходят в ночь, кто дорог.
Уходят, кто любим и дорог,
И сами плачут до рассвета…
Когда вернется
На барже солнце
Из кругосветки
И к горизонту
Щекою круглой
Своей прижмется,
Скользнёт по глади
Пером поэта
Плавник дельфина,
Начертит слово -
Не славы ради,
Но славя лето.
Здесь след босой мой
В тропу впечатан,
Закручен лентой,
Петлёй особой,
Резьбой наскальной
Вдоль Фиолента.
А в волнах волен
Лишь духом сильный -
Мне краше рая,
Хранимый морем
В глубинах синих
Простор бескрайний.
По звёздной кровле
Плывут буруны.
А в море – небо.
Уходят люди
Тропинкой лунной
И тянут невод.
Я по ступеням
Взойду на кручу,
Я встану рано.
Когда Георгий
Копьем коснётся
Подножия храма.
Слишком много загадок и тайн для пытливых умов
Пожелтевший пергамент на мёртвых хранит языках.
Это древняя память, впитавшая гул городов,
Беспощадно истертых историей в пепел и прах.
Я касаюсь своею рукой
Молчаливых холодных камней,
Близорукость мне не помешает смотреть далеко.
И проносится время рекой
По руинам чужих крепостей,
В созерцании которых мой век мотыльковый мелькнет.
Как ни странно – земля принимает и зло, и добро,
Не беря во внимания вердикты властей и судов.
Из посевов предательств, которым цена - серебро
Вырастают железные всходы из острых клинков.
Но в дыму не дотлевших костров,
В сварах разноязыких племен,
Перемешанных вихрем пожарищ, потопов и смут,
Среди лязга мечей и оков,
Различаю звучание имен,
Тех, кто жил по-иному, добром тем и ныне живут.
Укрываясь щербатым щитом от сарматской стрелы,
У своих берегов повидавший немало чудес,
Сын сурового моря, чьи воды в печали черны,
Затонувшим причалом встречает меня Херсонес.
Здесь стихами выковывал души великий Гомер,
А Владимир увёл свой народ к голубым небесам,
И поступкам наследников их не придумано мер,
Что своими телами согнули немецкую сталь.
Я сломаюсь, как стебель, под сенью твоих базилик,
Прикусив до солёной крови скомороший свой рот,
У дороги, что помнит шаги перехожих калик,
И тяжёлую поступь квадратов ромейских когорт.
Эту скудную лепту свою,
Заключая в простые слова,
Я бросаю на ветер со склонов багряных холмов.
На заре, обнимающей юг,
Где плывут по могучим волнам
В кучевых облаках паруса гераклейских судов.
Читайте также: