Песня про осетию текст

Обновлено: 13.05.2024

Генрих Бергман

Поля золотые были, а стали черные,
Их побили Тимуровы рати проворные.

Обложил всё кругом он войсками великими,
Окружил, как стеной, мечами и пиками.

Всё дымится: и жито, и сакли сожженные.
Ой, убиты джигиты, поруганы жены их.

Мертвецы на земле, им могилы не вырыты.
На углях, на золе плачут дети — их сироты.

Кто подаст им еды и воды, кто согреет их?
Кто спасет от беды, кто в беде пожалеет их?

Ой, на счастье, одна уцелела старуха согбенная.
Сирот всех собирает она, сединой убеленная.

Ой, весь день и всю ночь напролет — делать нечего —
Их ведет и ведет, наподобие стада овечьего.

Ой, ведет она сирот, спешит — время дорого,
От зверья бережет и хранит их от ворога.

Ой, спасала детей и спасла ото зла она.
Их одна к Задалесским горам привела она.

Годы шли, было всё: были громы и молнии,
Быстро дети росли, подросли и аулы заполнили.

Реку можно ль сдержать, — жизнь спешит, время движется.
Ой, слегла задалесская мать и лежит: ей не дышится.

Сто детей свою бедную мать, дорогую и милую,
Вышли в путь провожать и рыдать над могилою.

Нравится Показать список оценивших

Генрих Бергман

Это дело — дело дней былых,
Ой, да это дело, дело прошлого.

Куртатинцы для коней своих
Не найдут табунщика хорошего.

Судят-рядят десять дней подряд
На нихасе крытом в Даллагкау.
Двое есть достойных, говорят,
Цаликовы — Хуха и Нарсау.

Храбры Цаликовы сыновья,
Но припомнил кто-то осторожно:
«Тагауровы они зятья.
Наш табун доверить им не можно».

Говорит Хуха: «Честной народ,
Сам себя в табунщики я жалую».
День прошел, и вот Хуха пасет
Куртатинцев табуны немалые.

Стал пытать жены лукавый брат,
Посланный соседскими князьями,
Мол, когда едят, когда здесь спят,
Зорко ль смотришь ты за табунами?

Но в ответ Хуха из темноты
Свояку сказал такое слово:
«День ли, ночь — я не дремлю, и ты
Подобру иди, брат, поздорову».

Вновь к Хухе, когда взошла звезда,
Шлют соседи свояка-злодея.
«Что, Хуха, не спишь ты никогда?» —
Тот твердит, как бы Хуху жалея.

Говорит лукавые слова,
Песнь одну и ту же тянет снова —
Мол, не стоит святостью родства
Жертвовать из-за добра чужого.

Гонит свояка табунщик прочь —
Не люблю, мол, говорить напрасно я.
Час я сплю, когда проходит ночь,
В час, когда восходит солнце красное.

Ночь прошла, рассветный час настал.
Задремал Хуха в свой час положенный,
А злодеи через перевал
Тянутся тропою растревоженной.

Ой, пастух на зорьке увидал.
Как к коням злодеи подлетели,
Ой, он на свирели заиграл,
И достиг селенья звук свирели:

«Куртатинцы, снятся ли вам сны,
Может, сны вам очи ослепили?
Ой, угнали ваши табуны,
Вашего табунщика убили».

Песня понеслась за перевал,
Вдоль ущелья, ивняком повитого.
Первым эту песню услыхал
Цаликов Нарсау — брат убитого.

Что вдали за облако летит,
Расплываясь на четыре стороны?
Почему в том облаке парит
Птичья стая, кружат черны вороны?

Над горой не облако кружит —
Пар восходит от коня проворного,
И летит земля из-под копыт,
А не вороны кружатся черные.

Недругов Нарсау победил,
С их мечами сталь скрестил булатную,
Многих тагаурцев он побил,
Мстя им за потерю безвозвратную.

Многие отбил он табуны,
Убежать заставил рать лукавую.
Ну, а брату братовой жены
Голову отсек и руку правую.

Читайте также: